Юрия коротков головная боль

Юрий Коротков

В ритме «бугги»

В парке культуры и отдыха светились фонари в кронах деревьев. Издалека, с танцверанды, слышались тягучие звуки танго. Чинно гуляли по аллеям граждане, скользили лодки по темной глади Москвы-реки.

Отряд бригадмильцев — десять человек, стремительно, плотной группой, почти в ногу прошагали по главной аллее мимо портретов Политбюро: крепкие парни одного роста, одинаково стриженные под полубокс, в одинаковых темно-синих костюмах с широченными брюками; у каждого на правом рукаве пиджака — красная повязка; в центре и чуть впереди — красивая девушка с жестким волевым лицом, того же синего цвета платье, сумочка на ремне прижата к бедру, черные волосы стянуты сзади в тугой узел. Они свернули на боковую аллею и, не сбавляя шага, двинулись дальше.

В дальнем безлюдном углу парка, где у забора свалены были безрукие гипсовые горнисты и безногие спортсменки с торчащей из культей арматурой, стоял старый дощатый клуб. Из зашторенных окон доносилась рваная, дерганая музыка. Здесь бригадмильцы остановились.

— Иван, Клим, Николай — с той стороны, — властно распоряжалась девушка. — Вилен, Слава — с этой. Остальные здесь. Мэлс, проверь черный ход. Семен, инструмент!

Семен раздал огромные портновские ножницы. Бригадмильцы рассредоточились широким кольцом вокруг входа.

Тот, кого назвали Мэлсом, обошел здание, подергал дверь и продел сквозь ручку прут арматуры.

— Заперто! — доложил он, возвращаясь.

Шторы в одном из окон чуть разошлись, и Мэлс мимоходом заглянул внутрь. Танцы были в разгаре, от ярких красок рябило в глазах, ребята со взбитым надо лбом коком и девчонки в замысловато уложенной «венгерке» со счастливыми лицами извивались во всех суставах, мелькали пестрые пиджаки, разноцветные галстуки и канареечные ботинки на толстенной подошве, брюки-дудочки в обтяг и короткие юбки с разрезом. Девчонка, танцующая у самого окна, резко повернулась, и Мэлс в метре от себя увидел ее веселое лицо с широким смешливым ртом и живыми темными глазами. Она держалась за руки с невидимым партнером, быстро касаясь его и тут же отталкиваясь то одним плечом, то другим, потом присела, играя плотно сжатыми коленями, крикнула что-то и засмеялась. И Мэлс невольно улыбнулся, глядя на нее из темноты.

— Какая гадость, правда? — с чувством сказала подошедшая сзади комиссарша.

— Да… — эхом откликнулся Мэлс, не отрывая глаз от девчонки.

— Не маячь перед окном, — подтолкнула его комиссарша. — Спугнем раньше времени.

Распахнулась дверь, стиляги пестрой шумной толпой повалили на улицу и тут увидели темные фигуры бригадмильцев, окруживших вход.

— Чуваки! Облава! — раздался чей-то крик, и стиляги рванули врассыпную. Бригадмильцы ловили их, умело выкручивали руки, валили на землю, Семен ножницами резал галстуки, комиссарша сладострастно, с застывшей на губах улыбкой, выдирая волосы, стригла машинкой коки.

Мэлс повалил на спину неуклюжего пухлого очкарика, Клим ухватил его за ноги.

— Пустите! Жлобье! — извивался тот.

Клим с треском распорол ему дудочки до колен и тотчас кинулся за другим. Перед Мэлсом возникла из толпы девчонка, которую он видел в окно, проскочила под рукой и побежала вдоль забора. Он бросился следом.

Девчонка мчалась над заросшим тиной прудом. В ботинках на тяжелых толстых подошвах ей бежать было трудно, и Мэлс без труда догонял ее. В тот момент, когда он протянул уже руку, чтобы схватить за плечо, девчонка вдруг споткнулась, охнула от боли и села. Мэлс остановился над ней.

Девчонка мучительно раскачивалась вперед и назад, держась за щиколотку.

— Знаешь, как больно… — подняв к нему лицо с закушенной губой, с трудом выговорила она.

Мэлс растерянно присел напротив.

— Сломала, наверное, — со слезами в голосе сказала она. — И кулон еще потеряла… — провела она пальцами по шее. — Все из-за тебя! Сам посмотри, что ты наделал! Нет, ты посмотри! Вот здесь! — требовательно указала она.

Мэлс неуверенно коснулся ее ноги, девчонка снова болезненно охнула.

— Идти-то можешь?

— Не знаю.

Мэлс встал и попытался поднять ее за руки — не получилось. Тогда он обхватил ее под мышками, она закинула руки ему за шею, и Мэлс наконец поднял ее на ноги. Так получилось, что теперь они стояли, тесно обнявшись, лицом к лицу. Мэлс замер истуканом — он впервые в жизни, хотя и вот так нечаянно, обнимал девушку. Та смотрела ему в глаза, все еще тяжело дыша после бега.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Мэлс… А тебя?

— Полина. Полли… Те, кто знает, зовут Польза.

— Почему Польза? — удивился Мэлс.

Девчонка таинственно улыбнулась, глянула по сторонам и потянулась губами к его уху, словно собиралась сообщить нечто важное. И вдруг с неожиданной силой толкнула его в грудь. Не ожидавший этого Мэлс рухнул с берега в пруд.

Девчонка стремглав бросилась прочь, вскарабкалась на решетку забора и спрыгнула с другой стороны. Оттуда оглянулась — Мэлс, облепленный тиной, в обвисшем мокром костюме стоял по колено в воде.

— Теперь и ты знаешь! — весело крикнула она. — Приходи на Бродвей — еще поболтаем. Проведешь время с пользой! — она засмеялась, послала ему с двух рук воздушный поцелуй и, пританцовывая, скрылась за деревьями…

Мэлс вылил воду из ботинок. Присмотрелся в темноте — и поднял с дорожки кулон — деревянного человечка на оборванном шнурке.

Комиссарша и Мэлс медленно шли по центральной аллее.

— Ну как же так получилось, Мэлс?

— Не догнал, — развел он руками.

— Ты, чемпион института?

— Я же говорю, Катя: споткнулся, упал в воду. С каждым может случиться.

— Я просто не понимаю, почему ты так легко об этом говоришь! Не догнал! Мы же не в салочки играем, Мэлс! Каждый стиляга — потенциальный преступник. От саксофона до ножа — один шаг…

— Знаешь что, комиссар, — остановился он. — Давай я лучше завтра рапорт напишу, шаг за шагом — как бежал, как упал, какой ногой споткнулся…

— Зачем ты так, — укоризненно сказала она. — Я же по- дружески…

Они пошли дальше. Катя глубоко вдохнула свежий воздух.

— Какой вечер!.. — она повела опущенной рукой, будто невзначай коснулась его ладони, помедлила и робко сжала, испуганная собственной смелостью. — Помнишь этот вальс? — она посмотрела в сторону танцверанды, где кружились одинаковые пары. — Пойдем потанцуем?

— Куда я мокрый-то? — засмеялся Мэлс.

— Ой, да, извини… Ну почему люди не хотят жить, как все? — расстроенно сказала она. — Не переживай, найдем эту стиляжную подстилку, никуда не денется…

Они остановились у колонн центрального входа.

— До завтра, Мэлс.

— Пока, комиссар.

Она снова укоризненно качнула головой.

— До свидания, Катя, — улыбнулся он.

— До свидания, Мэлс… — она все медлила с расставанием, напряженно выпрямившись, смотрела на него отчаянными глазами. Но вместо шага навстречу только порывисто, деревянным движением протянула ему руку, повернулась и, погасшая, одиноко побрела по улице в свою сторону…

Солнце яркими лучами било в окна. В комнате друг напротив друга симметрично стояли две железные кровати, две этажерки, два стола. На стене над кроватью Мэлса висели спортивные грамоты и красные ленты с надписью «Чемпиону…» и «Победителю…», на стороне брата — дипломы конкурсов и портреты Бетховена и Шостаковича. Братья стояли друг против друга в голубых майках и траурных сатиновых трусах ниже колен, Мэлс приседал и наклонялся, размахивая тяжелыми гантелями, младший — Ким — пилил на скрипке бесконечные гаммы. Из двери смежной комнаты вышел отец в таком же наряде, с деревянным стульчаком в руке и папиросой в зубах, безнадежно выглянул в коридор.

В бесконечном, уходящем в перспективу коридоре тянулась длинная унылая очередь — каждый со своим стульчаком. На огромной кухне на десяти плитах помешивали ложками в кастрюлях сонные хозяйки в бесформенных халатах.

— Ким, давай что-нибудь повеселее! — крикнул Мэлс. — С ритма сбиваешь!

Ким улыбнулся и энергично взмахнул смычком. Под бодрую мелодию Мэлс быстрее замахал гантелями. Потом схватил свою трубу и присоединился. Они играли, глядя друг на друга, улыбаясь, и отец не выдержал, крякнул и, не выпуская папиросы изо рта, взвалил на колени гармонь, растянул меха и подхватил с середины фразы.

Вдруг проревел, как валторна, бачок, в такт пропела водопроводная труба, хлопнула дверь и лязгнула крышка на кастрюле, и швабра прошелестела, как щетка по барабану. И вся квартира вдруг ожила, проснулась и задвигалась в едином ритме.

Мэлс и Ким пристроились в конец очереди, но мелодия уже продолжалась без них. В такт ей Мэлс безошибочно выхватил одну из тридцати зубных щеток над умывальником, макнул в одну из тридцати банок с зубным порошком, плеснул в лицо водой и вытерся одним из тридцати полотенец, тотчас уступив место Киму…

Они вышли из дома, махнули друг другу рукой:

— Пока, брат! — и разошлись в разные стороны.

Изо всех домов во всем городе выходили люди и вливались в толпы темно-синих граждан, шагающих по улицам столицы в бодром ритме утренней мелодии, которую подхватили фабричные гудки, клаксоны машин, звон