Юрий коротков головная боль читать полностью

Юрий Коротков

В ритме «бугги»

В парке культуры и отдыха светились фонари в кронах деревьев. Издалека, с танцверанды, слышались тягучие звуки танго. Чинно гуляли по аллеям граждане, скользили лодки по темной глади Москвы-реки.

Отряд бригадмильцев — десять человек, стремительно, плотной группой, почти в ногу прошагали по главной аллее мимо портретов Политбюро: крепкие парни одного роста, одинаково стриженные под полубокс, в одинаковых темно-синих костюмах с широченными брюками; у каждого на правом рукаве пиджака — красная повязка; в центре и чуть впереди — красивая девушка с жестким волевым лицом, того же синего цвета платье, сумочка на ремне прижата к бедру, черные волосы стянуты сзади в тугой узел. Они свернули на боковую аллею и, не сбавляя шага, двинулись дальше.

В дальнем безлюдном углу парка, где у забора свалены были безрукие гипсовые горнисты и безногие спортсменки с торчащей из культей арматурой, стоял старый дощатый клуб. Из зашторенных окон доносилась рваная, дерганая музыка. Здесь бригадмильцы остановились.

— Иван, Клим, Николай — с той стороны, — властно распоряжалась девушка. — Вилен, Слава — с этой. Остальные здесь. Мэлс, проверь черный ход. Семен, инструмент!

Семен раздал огромные портновские ножницы. Бригадмильцы рассредоточились широким кольцом вокруг входа.

Тот, кого назвали Мэлсом, обошел здание, подергал дверь и продел сквозь ручку прут арматуры.

— Заперто! — доложил он, возвращаясь.

Шторы в одном из окон чуть разошлись, и Мэлс мимоходом заглянул внутрь. Танцы были в разгаре, от ярких красок рябило в глазах, ребята со взбитым надо лбом коком и девчонки в замысловато уложенной «венгерке» со счастливыми лицами извивались во всех суставах, мелькали пестрые пиджаки, разноцветные галстуки и канареечные ботинки на толстенной подошве, брюки-дудочки в обтяг и короткие юбки с разрезом. Девчонка, танцующая у самого окна, резко повернулась, и Мэлс в метре от себя увидел ее веселое лицо с широким смешливым ртом и живыми темными глазами. Она держалась за руки с невидимым партнером, быстро касаясь его и тут же отталкиваясь то одним плечом, то другим, потом присела, играя плотно сжатыми коленями, крикнула что-то и засмеялась. И Мэлс невольно улыбнулся, глядя на нее из темноты.

— Какая гадость, правда? — с чувством сказала подошедшая сзади комиссарша.

— Да… — эхом откликнулся Мэлс, не отрывая глаз от девчонки.

— Не маячь перед окном, — подтолкнула его комиссарша. — Спугнем раньше времени.

Распахнулась дверь, стиляги пестрой шумной толпой повалили на улицу и тут увидели темные фигуры бригадмильцев, окруживших вход.

— Чуваки! Облава! — раздался чей-то крик, и стиляги рванули врассыпную. Бригадмильцы ловили их, умело выкручивали руки, валили на землю, Семен ножницами резал галстуки, комиссарша сладострастно, с застывшей на губах улыбкой, выдирая волосы, стригла машинкой коки.

Мэлс повалил на спину неуклюжего пухлого очкарика, Клим ухватил его за ноги.

— Пустите! Жлобье! — извивался тот.

Клим с треском распорол ему дудочки до колен и тотчас кинулся за другим. Перед Мэлсом возникла из толпы девчонка, которую он видел в окно, проскочила под рукой и побежала вдоль забора. Он бросился следом.

Девчонка мчалась над заросшим тиной прудом. В ботинках на тяжелых толстых подошвах ей бежать было трудно, и Мэлс без труда догонял ее. В тот момент, когда он протянул уже руку, чтобы схватить за плечо, девчонка вдруг споткнулась, охнула от боли и села. Мэлс остановился над ней.

Девчонка мучительно раскачивалась вперед и назад, держась за щиколотку.

— Знаешь, как больно… — подняв к нему лицо с закушенной губой, с трудом выговорила она.

Мэлс растерянно присел напротив.

— Сломала, наверное, — со слезами в голосе сказала она. — И кулон еще потеряла… — провела она пальцами по шее. — Все из-за тебя! Сам посмотри, что ты наделал! Нет, ты посмотри! Вот здесь! — требовательно указала она.

Мэлс неуверенно коснулся ее ноги, девчонка снова болезненно охнула.

— Идти-то можешь?

— Не знаю.

Мэлс встал и попытался поднять ее за руки — не получилось. Тогда он обхватил ее под мышками, она закинула руки ему за шею, и Мэлс наконец поднял ее на ноги. Так получилось, что теперь они стояли, тесно обнявшись, лицом к лицу. Мэлс замер истуканом — он впервые в жизни, хотя и вот так нечаянно, обнимал девушку. Та смотрела ему в глаза, все еще тяжело дыша после бега.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Мэлс… А тебя?

— Полина. Полли… Те, кто знает, зовут Польза.

— Почему Польза? — удивился Мэлс.

Девчонка таинственно улыбнулась, глянула по сторонам и потянулась губами к его уху, словно собиралась сообщить нечто важное. И вдруг с неожиданной силой толкнула его в грудь. Не ожидавший этого Мэлс рухнул с берега в пруд.

Девчонка стремглав бросилась прочь, вскарабкалась на решетку забора и спрыгнула с другой стороны. Оттуда оглянулась — Мэлс, облепленный тиной, в обвисшем мокром костюме стоял по колено в воде.

— Теперь и ты знаешь! — весело крикнула она. — Приходи на Бродвей — еще поболтаем. Проведешь время с пользой! — она засмеялась, послала ему с двух рук воздушный поцелуй и, пританцовывая, скрылась за деревьями…

Мэлс вылил воду из ботинок. Присмотрелся в темноте — и поднял с дорожки кулон — деревянного человечка на оборванном шнурке.

Комиссарша и Мэлс медленно шли по центральной аллее.

— Ну как же так получилось, Мэлс?

— Не догнал, — развел он руками.

— Ты, чемпион института?

— Я же говорю, Катя: споткнулся, упал в воду. С каждым может случиться.

— Я просто не понимаю, почему ты так легко об этом говоришь! Не догнал! Мы же не в салочки играем, Мэлс! Каждый стиляга — потенциальный преступник. От саксофона до ножа — один шаг…

— Знаешь что, комиссар, — остановился он. — Давай я лучше завтра рапорт напишу, шаг за шагом — как бежал, как упал, какой ногой споткнулся…

— Зачем ты так, — укоризненно сказала она. — Я же по- дружески…

Они пошли дальше. Катя глубоко вдохнула свежий воздух.

— Какой вечер!.. — она повела опущенной рукой, будто невзначай коснулась его ладони, помедлила и робко сжала, испуганная собственной смелостью. — Помнишь этот вальс? — она посмотрела в сторону танцверанды, где кружились одинаковые пары. — Пойдем потанцуем?

— Куда я мокрый-то? — засмеялся Мэлс.

— Ой, да, извини… Ну почему люди не хотят жить, как все? — расстроенно сказала она. — Не переживай, найдем эту стиляжную подстилку, никуда не денется…

Они остановились у колонн центрального входа.

— До завтра, Мэлс.

— Пока, комиссар.

Она снова укоризненно качнула головой.

— До свидания, Катя, — улыбнулся он.

— До свидания, Мэлс… — она все медлила с расставанием, напряженно выпрямившись, смотрела на него отчаянными глазами. Но вместо шага навстречу только порывисто, деревянным движением протянула ему руку, повернулась и, погасшая, одиноко побрела по улице в свою сторону…

Солнце яркими лучами било в окна. В комнате друг напротив друга симметрично стояли две железные кровати, две этажерки, два стола. На стене над кроватью Мэлса висели спортивные грамоты и красные ленты с надписью «Чемпиону…» и «Победителю…», на стороне брата — дипломы конкурсов и портреты Бетховена и Шостаковича. Братья стояли друг против друга в голубых майках и траурных сатиновых трусах ниже колен, Мэлс приседал и наклонялся, размахивая тяжелыми гантелями, младший — Ким — пилил на скрипке бесконечные гаммы. Из двери смежной комнаты вышел отец в таком же наряде, с деревянным стульчаком в руке и папиросой в зубах, безнадежно выглянул в коридор.

В бесконечном, уходящем в перспективу коридоре тянулась длинная унылая очередь — каждый со своим стульчаком. На огромной кухне на десяти плитах помешивали ложками в кастрюлях сонные хозяйки в бесформенных халатах.

— Ким, давай что-нибудь повеселее! — крикнул Мэлс. — С ритма сбиваешь!

Ким улыбнулся и энергично взмахнул смычком. Под бодрую мелодию Мэлс быстрее замахал гантелями. Потом схватил свою трубу и присоединился. Они играли, глядя друг на друга, улыбаясь, и отец не выдержал, крякнул и, не выпуская папиросы изо рта, взвалил на колени гармонь, растянул меха и подхватил с середины фразы.

Вдруг проревел, как валторна, бачок, в такт пропела водопроводная труба, хлопнула дверь и лязгнула крышка на кастрюле, и швабра прошелестела, как щетка по барабану. И вся квартира вдруг ожила, проснулась и задвигалась в едином ритме.

Мэлс и Ким пристроились в конец очереди, но мелодия уже продолжалась без них. В такт ей Мэлс безошибочно выхватил одну из тридцати зубных щеток над умывальником, макнул в одну из тридцати банок с зубным порошком, плеснул в лицо водой и вытерся одним из тридцати полотенец, тотчас уступив место Киму…

Они вышли из дома, махнули друг другу рукой:

— Пока, брат! — и разошлись в разные стороны.

Изо всех домов во всем городе выходили люди и вливались в толпы темно-синих граждан, шагающих по улицам столицы в бодром ритме утренней мелодии, которую подхватили фабричные гудки, клаксоны машин, звон

Коротков Юрий Марксович

Содержание

…Игорь сказал недавно — я слово в слово записала в дневнике: «Вас обманули. Вас заперли в четырех зеркальных стенах, и вы думаете, что балет — это весь мир, что человечество делится на тех, кто на сцене, и тех, кто в зале…»

Сил нет. Работаю по инерции, сама не понимаю, что делаю и зачем…

— Стоп! — балетмейстер устало вздохнул. — Это не балет! Это… художественная гимнастика! — придумал он наконец самое страшное ругательство, отвернулся и ушел к краю сцены.

Все молча ждали на своих местах, расслабившись, пользуясь передышкой. Балетмейстер прошелся по авансцене. Махнул Астахову, чтобы тот оставил его с девчонками.

— Анна Павлова: «Балет — это…» — требовательно начал он.

— «…не техника, это душа», — вразнобой закончили девчонки.

— Так где у вас душа? Одни мускулы! Не сломать бы линию да прыжок не смазать. Свет! — вдруг крикнул он, обернувшись к световому пульту. — Свет ко второму акту!

Прожектора погасли, затем включился свет второго акта «Жизели» — мертвенно-голубое лунное сияние. Белые костюмы девчонок вспыхнули в полутьме холодным фосфорическим светом, на безжизненно-голубых лицах легли глубокие синие тени.

— Это древняя легенда. Вы — виллисы. Невесты, не дожившие до своей свадьбы. До своего счастья… — балетмейстер медленно двигался между замерших девчонок. — В этих белых свадебных платьях вас опустили в могилы… Жизнь где-то там, наверху, там кто-то смеется, кто-то плачет, кто-то любит, а вы лежите в тесных сырых гробах под землей… Земля давит… Ночью виллисы встают из могил и убивают одиноких путников. Всех. Без пощады. Но только мужчин. Вы когда-нибудь думали — как виллисы их убивают?

— Кружат в смертельном танце, — сказала Ийка.

— Первоклассникам расскажешь, — отмахнулся балетмейстер.

Кто-то неуверенно засмеялся.

— Совершенно верно, — поднял палец балетмейстер. — Получить хотя бы подобие любви, которой вы, невесты, не успели насладиться там, наверху… А ты, Мирта, — обернулся он к Юльке, — ты поднимаешь виллис на эти смертные игрища, и ты обрекаешь путников на смерть. За что?

Юлька пожала плечами.

— Подумай, какое чувство так же сладко, как любовь? И так же, как любовь, способно смести любые преграды? — Балетмейстер близко наклонился к ее лицу. Он был похож на злого колдуна — с длинными прядями седых волос, узко и глубоко посаженными глазами. — Это — месть! Праведная месть.

Виллисы не убийцы, они несут праведную месть мужской половине рода человеческого. За себя и за всех будущих виллис… За всех тех, кого каждый день убивают мужчины своим эгоизмом, ложью, похотью… И когда на ваше кладбище приходят Ганс и Альберт, лесничий и граф, которые, не поделив, лишили рассудка и жизни чистую наивную девочку, — разве смеют они безнаказанно топтать землю, которая давит на вас?

— Не достоин, — сказала Юлька.

— А теперь расскажи все это мне. Только без слов… — балетмейстер, пятясь, отошел на авансцену. — Свет!

Юлька зажмурилась от ослепительного света прожекторов.

Грянула рваная, громкая музыка. Полыхали разноцветные мигалки, вращался под потолком зеркальный шар, разбрасывая по залу зайчики, над танцующей толпой на подиуме извивались трое девчонок — ритм-группа — в сверкающих комбинезонах, с черными большими, как карнавальные маски, тенями вокруг глаз. Самовлюбленный диск-жокей кокетничал с залом.

Игорь и Юлька сидели на высоких стульчиках у стойки бара. Игорь потягивал через соломинку коктейль, перед Юлькой стоял такой же нетронутый.

— Не хочу. — У Юльки болела голова от шума, трескучей однообразной музыки, мигалок, мельтешения лиц.

— Слабенький ведь. Ну. чуть-чуть — за папу, за маму…

— Я тебе сто раз говорила: я не пью! Ни чуть-чуть, ни много! Ни слабого, ни сильного! Ничего!

Игорь помолчал. Они большую часть времени молчали сегодня. Нехорошее было молчание. Похоронное.

— Как они? — спросил Игорь, указывая на девиц в комбинезонах. — С точки зрения профессионала?

Юлька нехотя, мельком оглянулась через плечо.

— Никак. Спины нет. Ноги деревянные.

— Ты бы, конечно, лучше станцевала.

— Меня бы под пулеметом не заставили.

— Ну конечно! — ехидно сказал Игорь. — Профанация великого искусства!

Теперь Юлька сдержалась, промолчала.

— Может, все-таки потанцуем? — снова начал Игорь.

— Ну для меня ты можешь?

— Ты понимаешь, что я — устала?!

— Здесь тебе тоже не нравится?

— Я не знаю, зачем ты меня таскаешь по всем этим… притонам! Ты меня хочешь видеть или заодно и меня?

— А куда идти? — взвился наконец Игорь. — Ко мне ты не хочешь, к моим друзьям ты не хочешь, к тебе не пускают, пить ты не хочешь, танцевать не хочешь, через час двадцать тебе обратно! Как с тобой общаться?

— Ну и не общайся… — чуть слышно буркнула Юлька.

— А-а! Звезда российского балета! — к ним проталкивался Валерка. — А где моя Лена?

— Лена в интернате, — сжав зубы, сказала Юлька.

— В следующий раз приходи с Леной… Что так скучно? — спросил он, оглядываясь. — Сидите, как седалища. Слушай! — обернулся он к Юльке. — Правда, Игореха говорил, вы там по пять часов пляшете?

— Бывает и больше.

— Это лажа все! Порхать на цыпочках и я смогу. А рок выдержишь? Нон-стоп. Погоди… — Он стал проталкиваться к подиуму.

— Чего он? — подозрительно спросила Юлька.

Игорь пожал плечами.

Валерка уже договорился о чем-то с диск-жокеем.

— Внимание, друзья! А теперь — страничка в стиле ретро. Наш добрый старый рок-н-ролл! — объявил диск-жокей. — Но это не просто танец, это конкурс. У нас в гостях балерина из Большого театра. Вот она… да-да, в голубом свитере… Прощу любить и жаловать, ее зовут Юля. Улыбнитесь, Юля.

Толпа отхлынула от нее, образовав круг. Юлька стояла ни жива ни мертва, такого поворота событий она никак не ожидала.

— Юля вызывает любую желающую. Урок рок-н-ролла — сорок пять минут! Нон-стоп! Условия просты: танцуем в полную силу, партнеры меняются через каждые десять минут! Победителя ждет сюрприз… Итак, начинаем! Матч века! Профи против любителей!

Растерянная, с пунцовыми щеками, Юлька готова была провалиться сквозь землю. Валерка за руку тащил ее в круг, она изо всех сил упиралась. Толпа, радостно ждущая развлечения, возмущенно загудела.

— Как же так, Юля? — укоризненно кричал диск-жокей. — Завлекла и бросила? Ну, смелее, смелее. Ну-ка все, дружно: Ю-ля! Ю-ля! Шай-бу! Шай-бу!

Юлька беспомощно оглянулась на Игоря. Тот мстительно усмехнулся. Юлька отвернулась, грубым рывком освободилась от Валерки и сама вышла в центр круга. Рядом встали еще три девицы.

— Итак, засекаем время… Пять! Четыре! Три! Два! Один! Начали.

— Пари! — заорал Валерка. — Ставлю часы против червонца! Ну! — он стащил часы и помахал над головой. — «Кассио» с калькулятором! — он ударил с кем-то по рукам. Кругом возбужденно галдели, спорили на коктейли, лезли на подоконники, на банкетки, чтобы лучше видеть. С подиума снисходительно смотрели девицы в комбинезонах.

Юльке достался опытный партнер, он уверенно крутил ее в ту и в другую сторону, в четыре оборота с перехватом руки. Юлька танцевала с каменным лицом, стараясь фиксировать взгляд в одной точке. В прошлом году у них был экспериментальный курс современного танца, классический рок она знала.

— Смена партнера! — крикнул диск-жокей.

Одна девчонка сошла минут через пятнадцать — видно было, что она танцует себе в удовольствие и не будет уродоваться на потеху публике.

Вторая девчонка, пущенная неумелой, но сильной рукой, не устояла на ногах и врезалась в толпу. Третья — Юлька сразу ее отметила — то ли гимнастка, то ли из спортивного рок-н-ролла, работала просто, экономно, на выигрыш. Юлька не видела, когда и куда она исчезла из круга.

— Тридцать минут! Смена партнера!

Лица партнеров мелькали у Юльки перед глазами, все остальное слилось в одну пеструю полосу. В дискотеке было душно, свитер набух от пота, туфли скользили по полу.

— Давай-давай, крути! — орали те, кто ставил против нее.

— Нормально танцуйте! Так кого хочешь загонишь! — кричали те, кто поставил на Юльку.

Ноги горели в тесных туфлях. Юлька держалась из последних сил, она уже «поплыла» от усталости и бесконечного вращения.

— Готова! — радостно завопил кто-то.

Последний партнер подхватил ее почти на лету. Мелькнуло лицо Игоря, он прорывался к Юльке сквозь толпу, его отталкивали.

Круг исчез, заполненный ликующей толпой, выигравшие орали и поздравляли друг друга.

— Приз королеве вечера! — надрываясь, кричал диск-жокей, потрясая каким-то плакатом с патлатыми мордами. — Юля, где вы? Все дружно ищем королеву вечера.

Юлька, покачиваясь, брела по коридору. Гул дискотеки остался позади. Она села на банкетку, сняла туфли. Пальцы и пятки были стерты, колготки пропитались сукровицей. Она сжала горящие ступни ладонями, морщась от боли.

Подбежал взъерошенный, запыхавшийся Игорь.

— Юлька. — он увидел ее сожженные ноги, кровь на ладони, сел напротив у стены и крепко несколько раз ударил себя кулаком в лоб. — Дурак! Ох дурак!

— Видеть тебя не могу! — сквозь зубы сказала Юлька. — Я не хочу тебя больше видеть! — Она встала и, держа туфли в руках, пошла к двери.

Опираясь на перила, Юлька поднялась в интернат. Мальчишеское крыло было уже заперто, свет в коридорах выключен.

Она молча расписалась в журнале увольнений. Галина Николаевна выразительно посмотрела на часы.

Он швырнул трубку.

— Коз-зел! Одни козлы кругом, человеческих слов не понимают… Значит, так, Бегун: месяц тебе сроку, делай что хочешь. Продавай комнату — штуки три грин она потянет, продай машину…

— А где я жить буду. Я же не один…

— Это твоя головная боль. Иначе я с тобой по-другому разговаривать буду.

— Даже так? — удивленно сказал Бегун.

— А как ты хочешь? — Дима, показывая, что разговор окончен, толкнул дверь. Сидящие в холле оловянные солдатики вскочили.

— Слушай, Царевич… дай пятнадцать штук.

— Правда, обнищал, — Дима усмехнулся и вытащил бумажник.

— Пятнадцать тысяч долларов, — сказал Бегун.

Глаза Димы вспыхнули хищным блеском.

— Отдам все сразу. С процентами.

Некоторое время Дима пристально смотрел на Бегуна. Потом открыл вмонтированный в стену сейф и бросил на стол одну за другой три плотные зеленые пачки в банковской обертке.

— Смотри, Бегун… — сказал он. — Это больше, чем ты сам стоишь, вместе с твоей халупой и драндулетом. Пацаном отвечать будешь.